Читать книгу - "Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова"

I

Вот и майская Радуница. Оживились торговцы прекрасным: погребальной флористикой на основе синтетических материалов. Народ хлынул на кладбища. Желающих глотают рейсовые автобусы и, переполняясь, тянутся к местам вечного покоя. Запоздавший Ярила ещё не согрел землю, но посетителей могил это не смущает: вдоль оградок они расстилают пёстрые одеяла и сервируют их блюдами и напитками, даже десертами. Ярила поглядывает на примогильные скатерти-самобранки и веселится: надо же — званный ужин у покойников!

Бог ярости правит миром по справедливости. Сегодня, восходя на небо, пробираясь сквозь драконий хребет леса, он высмотрел стройную белокожую женщину, которая шагала по песчаной дороге к старому погосту, и почуял холод её сердца. Непорядок среди подданных. Ярила тряхнул разгорячённой гривой и разрумянил её щёки. В ответ на царскую милость женщина сорвала косынку и подставила солнцу свои волосы, сияющие в его лучах платиной. Бог обомлел от красоты женщины. А сердце-то её согрелось ли?

Женщина останавливается и промакивает своим платком слёзы. Ярила в ярости — она не знает, что идёт не к мёртвым, но живым? К отцу, знаменитому профессору физики Николаю Николаевичу Дятловскому, и мамочке, Екатерине Аркадьевне. Десять лет как…

Ярила открывает её мысли, подсыпая блёстки в падающие лучи.

«…Лежу на твоей груди и слышу стук больного сердца, твоего сердца, папа. Расскажи мне о чёрных дырах, как всегда, что-нибудь новое. О большом взрыве, или о Бермудском треугольнике… Мама, обними, посмотри в глаза. Ты видишь, как мне плохо? Я не могу больше держать себя в руках и себя же уговаривать. Не помогает. Он опять обманул: не приехал и не позвонил. Ни вчера, ни сегодня, завтра тоже не позвонит. Добралась я на автобусе, как все смертные. Привыкаю… До последней минуты его ждала, в автобусе аж лбом к окошку приросла. И знаешь, мама, понимаю — не придёт, и себе же не верю. Телефон его не отвечает третий день, а я жду. Правда, ты думала, всё сложится по-другому? Напрасно. Чем я лучше остальных? Типичная история одинокой женщины и женатого мужчины. Мамочка, если бы ты знала…»

Из кустов на обочину то и дело стайками вылетают дружные пичужки. Они щебечут до треска в воздухе и гонят прочь одинокую путницу, чтобы скрипом ведра из жести она не сорвала симфонию весны. Крохотным певуньям дела нет, что у нарушительницы есть известное в научных кругах имя — Валерия Дятловская, и всё благодаря отцу, лауреату советских премий и автору многих книг. Божьим тварям до того ли, что профессор Дятловский бывал на Кубе и обнимался с Фиделем Кастро, что он же братался с космонавтами?

После отставки Дятловского забыли. Мгновенно. Даже верные соратники. Есть ли кому-нибудь дело до старика — пусть он и профессор, и бывший замдиректора, — если свирепствует перестройка? Да и родная академия разваливается так же, как родная страна. Кому придёт в голову читать профессорские монографии, когда печатают столько жёлтых газет и — о! — открывается «Макдональдс»? А Николай Николаевич здесь, на краю соснового леса, в сотне километров от «Макдональдса», в своём дачном доме, который он купил на тающие советские деньги, боролся с новым видением и новым мышлением. Боролся так: в красные газеты писал статьи и украдкой от жены курил, а спустя два года его изношенное сердце остановилось.

Его дочь гнётся в три погибели, как узник концлагеря, когда вспоминает тот звонок и плачущий голос соседки по даче тёти Иры. Звонок был страшнее самой смерти. В ушах стучал пульс громче барабана. Вина перед отцом обвивала горло змеёй: почему она, единственная дочь, не бросила дом, работу и… не примчалась к родителям. Ведь сердце тянуло в деревню, к маме и папе. Тогда бы он говорил с дочкой, а не с её портретом, тогда бы он не ушёл, тогда бы он жил до сих пор и мама бы не ушла вослед.

Леру пробрал нервный озноб, а Ярила вскипел и затеял магнитную бурю — нельзя думать о смерти, когда под каждым пролитым им лучом поднимается жизнь. Но великому богу путница не покорилась. Хлюпая носом, она стала колоть себя прошлым: «Ну почему, почему не пошла на физфак, как хотел отец? Почему противилась его воле? Слава богу, Алька продолжил династию. Он так похож на своего деда».

В шестнадцать она стряхнула родительскую опеку, как змея отжившую кожу, и подала документы в радиотехнический институт, просто так, только бы не на физфак. Но одноклассники так и не позвали профессорскую дочку на посиделки с гитарой и вином, а вот отец сутулился и выкуривал по пачке в день. Спустя семестр он смирился — дочь получила грамоту от ректората за первое место на олимпиаде по высшей математике. Грамоту повесили в гостиной над проигрывателем. С тех пор мир формул и математических моделей стал для его дочери океаном, а она в нём русалкой, и идея искусственного интеллекта захватила Леру на всю жизнь.

Правда, мечту пришлось отложить на потом, а потом — навсегда. Так пожелал её однокурсник и законный муж Слава Кисель. К работе молодые супруги приступили в институте физики, в академии, под крылом отца невесты. Спокойно и надёжно. Никаких Леркиных воздушных замков вокруг института кибернетики. Дочь профессора определили в информационно-расчётный центр, к программистам, на нулевой этаж, а зятя — повыше и поближе к руководству, прямо в горнило науки. До брака с профессорской дочкой никто не подозревал, что из сельского паренька на первом же году трудовой деятельности получится заместитель заведующего лабораторией прикладной механики и кандидат наук на втором. Но Слава обгонял упущенное время. Он был на пять лет старше однокурсников и знал, как тяжело работать руками, особенно если они растут не из положенного места.

Это последнее обстоятельство выводило тёщу из себя. Она сжималась в комок, когда Николай Николаевич ремонтировал что-нибудь в комнате дочери — чаще всего кровать. Она смыкала руки на груди и ходила по кухне, когда её муж допоздна сидел над диссертацией зятя, а тот с успехом доламывал отремонтированную кровать. «Батюшки светы», — не уставала повторять Катерина Аркадьевна, гуляя с внуком, в то время как Слава купался в пене «Бадузана», оставляя лужи на кафельном полу профессорской ванной.